Огюст де Лиль-Адан - Будущая Ева [Ева будущего]

— А фотография! Она ведь тоже появилась очень поздно! Как подумаешь обо всех тех картинах, портретах, пейзажах, которые она могла бы некогда запечатлеть и которые теперь навсегда для нас утрачены, можно просто прийти в отчаяние! Художники представляют плоды своего воображения, фотография же явила бы нам неоспоримую реальную действительность. Совсем другое дело! Ну а теперь уж пиши пропало! Мы никогда не увидим, никогда не узнаем в лицо, не узнаем, каковы они были на самом деле — вещи и люди былых времен, разве что человек откроет средство — с помощью ли электричества или более изощренно действующей силы — удержать и зафиксировать непрерывное рассеяние в межзвездном пространстве всего происходящего на Земле; но это открытие — еще дело будущего, и к тому же не стоит возлагать на него слишком больших надежд, ибо более чем вероятно, что вся солнечная система испарится в пламени звезды Zeta из созвездия Геракла, к которой мы с каждой минутой все больше приближаемся, или попросту наш спутник Луна может упасть на Землю, пробить ее (хотя толщина земной коры от трех до десяти миль) и превратить в кусок угля, как это случилось со многими другими планетами, или же еще в результате двадцатого или двадцать пятого периодического усиления таяния льда на полюсах нас затопит на три или четыри тысячи миль, как это уже случалось в прошлом. Все это может произойти еще до того, как роду человеческому дано будет использовать тем или иным способом доказанный уже феномен непрерывного рассеяния всего сущего в межзвездном пространстве. Очень жаль.

Ведь до чего приятно было бы нам располагать какими-нибудь хорошими снимками, сделанными в самый момент события: хотя бы Иисуса Навина, останавливающего Солнце; отдельные виды Эдемского сада, снятые со стороны восточного входа — оттуда, где охраняет его огненный меч; древа познания; змея-искусителя и проч., некоторых эпизодов всемирного потопа, запечатленных с вершины горы Араратской (предприимчивый Иафет, бьюсь об заклад, захватил бы с собой в ковчег фотографический аппарат, когда бы знал о сем чудодейственном изобретении). Позднее могли бы быть сфотографированными и семь казней египетских, и неопалимая купина, и переход через Чермное море до, во время и после этого события, и Мане, Текел, Фарес на Валтасаровом пире, и костер Ассурбанипала, и знамение императора Константина, и голова Медузы, и Минотавр, и проч., и мы могли бы сегодня любоваться фотографическими карточками Прометея, стимфалийских птиц, сибилл, данаид, фурий и прочее, и прочее.

А все эпизоды Нового завета! Какие бы получились снимки! А все анекдоты из истории западных и восточных империй! Какая была бы коллекция! А мученики! И все их мучения! Начиная с тех, что претерпели семь маккавеев вкупе со своей матерью, и кончая казнью Иоганна Лейденского и четвертованием Дамьена, не говоря уже о подвижниках-христианах, брошенных на съедение диким зверям в цирках Рима, Лиона и других городов!

А сцены пыток начиная с момента зарождения тайных обществ и кончая теми, что применялись в застенках Санта-Эрмандад в те поры, когда славные frailes redemptores[8], оснащенные всем набором своих железных орудий, в течение многих лет изничтожали мавров, еретиков и евреев. А допросы, что чинились в одиночных камерах тюрем Германии, Италии, Франции, на Востоке и на всем белом свете? Объектив вкупе с фонографом (они ведь сродни друг другу), одновременно воспроизводя и внешний вид пытаемых, и разнообразные их крики и стенания, смогли бы дать обо всем этом самое полное и точное представление. Каким это было бы полезным пособием при обучении в лицеях, какое здоровое влияние оказывало бы на умы современных детей, да и взрослых тоже! Какие это были бы картины для волшебного фонаря!

А портреты всех цивилизаторов от Немврода до Наполеона, от Моисея до Вашингтона, от Конфуция до Магомета! А также знаменитых женщин от Семирамиды до Жанны д’Арк, от Зеновии до Кристины Шведской!

А портреты всех красивых женщин от Венеры, Европы, Психеи, Далилы, Рахили, Юдифи, Клеопатры, Аспазии, Фреи, Манеки, Таис, Акедисириллы, Рокселаны, Балкис, Фрины, Цирцеи, Деяниры, Елены и так далее вплоть до прекрасной Полины! Вплоть до гречанки, которой эдикт предписал носить покрывало! Вплоть до леди Эммы Гарт Гамильтон!

И наконец все боги! И все богини! В том числе и богиня Разума! И его величество Верховное Существо тоже не позабудем! В натуральную величину!

Увы, увы! Не досадно ли, что мы не располагаем фотографиями всего этого высокого общества? А ведь какой был бы альбом!

А естественная история? Особенно палеонтология! Ведь мы — это бесспорно — располагаем самыми мизерными сведениями о мегатерии, например, этом фантастическом толстокожем, а уж о птеродактиле, гигантской этой летучей мыши, и о чудовищном патриархе ящеров палеозавре у нас просто-таки детские представления. А между тем эти интереснейшие животные, как свидетельствуют о том их скелеты, прыгали и летали именно здесь, на том самом месте, где я сейчас предаюсь раздумьям — и ведь прошло всего несколько сотен веков, сущие пустяки! Кусочек мела, которым я мог бы записать все это на грифельной доске, в четыре или пять раз старее! Природа поторопилась провести губкой по своим грубым черновым наброскам, поскорее смыть наводнениями эти первые уродства Жизни! Сколько любопытных фотографий можно было сделать! Увы, все это навсегда исчезнувшие призраки!

Физик вздохнул.

— Да, да, в самом деле, все проходит, все минует! — продолжал он. — Все исчезает, даже следы на пластине, покрытой слоем асфальта, даже пунктир на оловянных листах! Суета сует! Все решительно — суета! Право, как подумаешь, впору иной раз вдребезги разбить объектив, расколотить фонограф и, возведя очи свои к своду (впрочем, только мнимому) небес, вопросить себя: неужто задаром был сдан нам внаем этот клочок Вселенной и кто платит за его освещение? Кто, одним словом, несет расходы по содержанию столь непрочного зрительного зала, на сцене которого разыгрывается дурацкий старый спектакль, и откуда, в конце кондов, взялись все эти громоздкие, такие выцветшие и обшарпанные декорации Времени и Пространства, которые никого уже не могут обмануть?

Что же касается людей верующих, то с ними я могу поделиться одним соображением — мысль эта может показаться наивной, парадоксальной, легковесной, если угодно, но она необычна. Не обидно ли становится, когда подумаешь, что если бы Господь, добрый Боженька, Всевышний, Всеблагой, словом, Всемогущий (который, как это широко известно, с самых древних времен являл себя, по их словам, стольким людям, — кто, не рискуя впасть в ересь, посмеет сие оспаривать?), чьи воображаемые черты такое множество скверных художников и посредственных скульпторов тщатся пошикарнее опошлить, так вот, не обидно ли, когда подумаешь, что если бы Он удостоил нас возможности снять с себя самую малюсенькую, самую плохонькую фотографию, а мне, своему творению, американскому инженеру Томасу Алве Эдисону, разрешил записать на простом валике подлинный свой Голос (ибо гром со времен Франклина изрядно изменился), то на другой жe день на Земле не осталось бы ни одного атеиста!

Говоря это, великий физик бессознательно вышучивал смутную и даже безразличную ему, как он полагал, идею об отражении в нас духа божьего.

Но в том из нас, в ком этот дух отражается, непоколебимая идея Бога проявляет себя лишь в той мере, в какой наша вера способна вызвать ее. Бог, как всякая мысль, живет в человеке лишь в соответствии с его восприятием. Никто не знает ни того, где начинается Иллюзия, ни того, из чего состоит Реальность. И поскольку Бог являет собой самую великую из возможных идей, а всякая идея обретает реальность лишь в соответствии с желанием и духовным взором, присущим каждому живому человеку, само собой разумеется, что исключить из своих мыслей идею какого-либо бога означает не что иное, как, неизвестно чего ради, обезглавить свой дух.

Заканчивая свой монолог, Эдисон остановился у большого окна и стал пристально всматриваться в туман, пронизываемый лунными лучами и стелющийся по траве.

— Ладно!.. — сказал Эдисон. — Вызов принят! И раз Жизнь относится к нам столь высокомерно, не удостаивая нас даже ответа, ну что ж! Посмотрим, не удастся ли нам все же нарушить загадочное ее молчание. Во всяком случае, мы уже сегодня можем сказать ей… что чего-нибудь да стоим!

При этих словах изобретатель вздрогнул: в полюсе лунного света он заметил чью-то тень за стеклянными створками двери, ведущей в парк.